«ОМ и разум — Илья Лагутенко, Игорь Григорьев» — Billboard

ОМ и разум

Billboard устроил встречу двум старым знакомым — Игорю Григорьеву, бывшему главному редактору журнала «ОМ», а ныне начинающему артисту, и Илье Лагутенко, лидеру группы Мумий Тролль, временно сошедшему на берег с кругосветки на барке «Седов».

Григорьев, впервые поставивший Лагутенко на обложку журнала, вернулся к открытому им в российской журналистике жанру, который в «ОМе» называли чилл-аутом. За завтраком он попытался выяснить у Ильи, что ему надо сделать, чтобы тоже стать известным артистом, параллельно обсудив русский и западный шоу-бизнес, деньги, возраст, прошлое и настоящее.

Игорь Григорьев: На чем плаваете?

Илья Лагутенко: На парусном корабле, как в старые добрые времена.

ИГ: Без мотора? А когда ветра нет? Стоите?

ИЛ: Ну, сейчас уже все есть, понятно…

ИГ: И как долго плывете?

ИЛ: Вокруг света — барк вышел 20 мая, следующим июлем должны прийти. У нас есть несколько парусных кораблей, еще с прежних времен. На них студентов морских академий учат управлять парусами. Самый большой называется «Седов». Вот на нем и плывем.

ИГ: Хорошая идея. А как вы туда попали?

ИЛ: Да, у меня давно была идея — записать альбом в кругосветном путешествии. Плывешь там, думаешь… открыл лэптоп, вот тебе и студия. А люди там очень хорошие, моряки — у них другая жизнь, они не живут на берегу и плохо понимают, что происходит на «большой земле».

ИГ: А ты, получается, сходишь и заходишь на этот корабль, когда захочется?

ИЛ: Понятно, что пока нельзя позволить себе на 14 месяцев расстаться с берегом… Но я вот как это объясняю: альбатросы, птицы такие, реально тысячи километров могут плыть за кораблем, а потом возвращаются в гнездышко, чтобы там свои гнездышкины дела уладить, и снова обратно, догоняют судно в другом месте.

ИГ: Сколько же стоит такое удовольствие?

ИЛ: Они нам сказали: «Мы вас впишем в команду, но свои проблемы будете решать сами — как добираться, как играть…»

ИГ: Вы там играете?

ИЛ: Да, играли в Финляндии, в Германии. У меня идея выступить теперь в ЮАР, когда они придут туда. Ну и, соответственно, Япония, Китай. Играем или на палубе, или в городе.

ИГ: Бесплатно, конечно?

ИЛ: Деньги — это здесь! Вот ресторан Bistrot, вот эта улица! Поэтому можно выбрать один день, выехать в заведение на Саввинской набережной и, в принципе, решить вопрос на полгода о путешествии вокруг света.

ИГ: А скажи (этот вопрос меня лично волнует), сколько прошло времени от твоего начала до того, как ты стал зарабатывать деньги?

ИЛ: Пять-семь лет, если считать с 1997, когда я появился в Москве. Было по 100–150 концертов в год. С этого все и началось. Первые три года денег нет, а потом ты начинаешь выяснять отношения с каждым из твоих продюсеров: «В чем проблема? Здоровье заканчивается, а где деньги?»

ИГ: У тебя же тогда был продюсером Шульгин?

ИЛ: С ним все сразу было ясно. Говорил ему: «Саша, все понимаю, я от тебя ничего не дождусь, но ты хотя бы любишь мою музыку». Его контора продавала пластинки — в 1997 году еще был такой бизнес. Даже по тем официальным бумагам, которые он мне показывал, это были большие деньги — миллионы копий. Миллионы!

ИГ: А сейчас как? Последняя пластинка хорошо продается?

ИЛ: Я думаю, сейчас уже ничего не продается. Последняя пластинка «Восемь» продалась стотысячным тиражом.

Billboard: Получается, эти люди вас обманывали? Если они продавали миллионы копий?

ИЛ: Ну как обманывали? Есть же обычная нормальная ситуация, как заявления тиражей… Он показывает, сколько продал, а также, сколько я ему должен за то, что он снимал мне видеоклип, и сколько заплатил за студию в Лондоне.

ИГ: А что, артист не понимает, сколько заплачено за клип и студию в Лондоне?

ИЛ: Почему? Понимает. Только артист и способен контролировать эту ситуацию: он понимает, сколько сил тратит и получает ли что-либо обратно. Ты сам для себя определяешь, что тебя удовлетворяет. Можешь получить больше, можешь меньше, можешь вообще ничего не получать.

ИГ: Я считаю, что артисту экономить на качестве — самое последнее дело. Это я точно для себя уяснил и не жалею денег на записи, съемки. Хотя все, в конце концов, оборачивается простой штукой — цепляет тебя за душу или не цепляет, а количество вложенных денег тут ни при чем. Вот мы сейчас записывались на лучших лондонских студиях, и что толку? Все потом переписывали в Москве.

ИЛ: Вот зачем тебе это? Понятно, что хочется. А ты пробовал себя пропустить через эту призму? Хорошо или не хорошо?

ИГ: Что ты имеешь в виду? Наезжаешь на меня?

ИЛ: У меня к тебе самое доброе отношение. Это просто к тому, что вот смотришь что-нибудь по телевизору, слушаешь музыку и думаешь: «Ну зачем, зачем человек это делал? Зачем?»

Billboard: А вы себе задавали такой вопрос? И как отвечали на него? Не было ли у вас желания переквалифицироваться?

ИЛ: Я много лет переквалифицировался! Даже продавал чечевицу! Работал в инвестиционном банке! За что только не брался… Я для себя начал открывать музыку с детских лет и до 90-х годов выслушивал разные предложения, но думал: «Что я? Пусть другие люди этим занимаются…»

ИГ: Какие-то странные были у тебя мотивации в возрасте, когда любой мальчишка мечтает стать рок-звездой, а не продавать чечевицу. А теперь отвечу все-таки на вопрос — зачем? Во-первых, у меня никто не спрашивал, чего я хочу. В действительности, я ничем не хотел заниматься после журналистики и теперь не желаю. Хочу валяться на пляже в Ипанеме и потягивать кокосовое молочко. Но никто не спрашивал, чего я хочу на самом деле, когда резко стала приходить музыка. То есть это не моя заслуга. Сейчас даже не имеет значения качество этой музыки. Важно другое, и сейчас вы все удивитесь. Важно сообщение, которое я получил сегодня утром в твиттере. Какая-то девушка сожалела, что не попала на мой концерт в «16 Тонн», потому что до сих пор лежит в больнице. А потом приписка: «Знаете, ваша музыка спасла мне жизнь».

Billboard: Игорь, прошло очень много времени, прежде чем у тебя началась музыкальная карьера. Но все-таки, почему так неожиданно?

ИГ: Ну откуда я знаю… Одно точно: если бы я не бросил журналистику, был бы сейчас покруче Эрнста.

ИЛ: Я в этом абсолютно уверен. Ты тогда создал журнал, аналогов которому не было. То, что тебе удалось создать в медиапространстве, никому больше не удавалось. Вы только вовремя не смекнули, что нужно было это как-то переносить в интернет.

ИГ: Но я и в журналистике не вижу никаких своих заслуг. Просто мы все в 90-е пришлись ко двору. Начни я сегодня издавать журнал, или если бы тебе пришлось начинать с музыкой — сомневаюсь, что мы бы раскрутились. Прикинь, если бы ты сейчас оказался на моем месте, то не имел бы ни гроша за свою музыку.

ИЛ: Да я и в 90-е за свою музыку не получал ни гроша!

ИГ: Не знаю, как мне все это пробить… Абсолютно не понимаю, какое количество людей готово покупать мою музыку. Сколько их? С одной стороны, она простая и очень русская, но мы все завернули в такие аранжировки и звучание, что нынешней публике тяжело это воспринимать. Я не сознательно так делал — просто избегал тупости. А мне говорят: «Рецепт один — долби, долби и долби».

ИЛ: Это тоже хороший подход. По крайней мере, чем дольше ты занимаешься одним и тем же, тем профессиональнее становишься.

ИГ: Значит, говоришь, мне еще пять лет долбить дятлом?..

ИЛ: У тебя уже сколько прошло? Два?

ИГ: Да. Клип на «Сны моей весны» вышел два года назад. А через пять лет мне будет… 51…

ИЛ: Тут главное — выбрать, в чем тебе будет удобно ходить в 51.

ИГ: Удобно?

ИЛ: Ну, в каком амплуа ты будешь чувствовать себя комфортно. Если выберешь подходящее амплуа, то проблем с возрастом не будет.

ИГ: А мы ведь с тобой, кажется, одногодки?

ИЛ: Нет, я на два года моложе. Да что ты переживаешь за возраст! У нас же есть Мик Джаггер, в конце концов, который показывает, как надо.

ИГ: Давай все-таки согласимся в том, что и Мик Джаггер, и этот его подельник Кит Ричардс, который давно должен был умереть от передозировки наркотой, оба — эксепшнс.

ИЛ: А ты разве не эксепшн? Посмотри на себя! Если хочешь оставаться на сцене, ты обязан быть эксепшн.

ИГ: Да, но есть элементарные законы физиологии, по которым в возрасте ближе к полтиннику принято физически уставать быстрее, чем в двадцать с чем-то.

ИЛ: Физиологически с возрастом по-другому идет жизнь вне сцены. Мне, например, хочется рано вставать, тратить время на такие вещи, на которые я раньше не обращал внимания… Дышать свежим воздухом, вести здоровый образ жизни. Не хожу никуда по ночам, не переношу, когда рядом курят.

ИГ: А я с возрастом все больше и больше не переношу людей. Кажется, должно быть наоборот…

ИЛ: Нет-нет, ты прав. Становится больше внешних раздражителей, с которыми не хочется мириться. В том числе и людей… Поэтому идет жесткий отбор того, что происходит вокруг меня. Вот, например, сейчас. За последние три года я впервые приехал на интервью лицом к лицу, из уважения к тебе и к изданию.

ИГ: О! Я благодарю тебя. Кстати, должен сказать тебе спасибо за то, что, пока я не писал своих песен, без разрешения перепевал твои и зарабатывал на них деньги.

ИЛ: Мне наш общий знакомый, который дошел до одного из твоих первых концертов, рассказывал. А начинал все с караоке? С песен Пугачевой?

ИГ: Слушай, кто не пел Пугачеву? Будто у нас можно еще кого-то перепевать…

ИЛ: Знаешь, у меня сложилось ужасное отношение ко всему этому периоду советского творчества. Я считаю, на нем нужно было поставить крест лет пятнадцать назад… Вместе с перестройкой. Вот тогда, может быть, тебе пришлось бы ждать не пять лет, а гораздо меньше!

ИГ: О да! В этом плане я считаю Пугачеву преступницей. У нее ведь были колоссальные рычаги влияния на страну, и она могла бы в свое время повернуть ее вкус в другую сторону. Но сделала все ровно наоборот… Это и есть social crime, преступление против общественной морали.

ИЛ: Ты пел в караоке ее песни, а теперь страдаешь!

Billboard: Я бы сказал, что ваша музыка гораздо ближе к эстраде Пугачевой, чем к Мумий Троллю. Особенно первый трек — «Сны моей весны».

ИГ: Ну, во-первых, это пародия!

ИЛ: Пародия на инди-поп… Кстати, у тебя хорошо сделана эта композиция, отличный такой поп-продакшн. Не очень только понятно, зачем ты все это делал?

ИГ: Зачем я делал крепкий продакшн? Чтобы эта песня задержалась подольше и слушалась хорошо спустя 30 лет, как слушается сейчас альбом «Триллер» Майкла Джексона.

ИЛ: Вот я и говорю, если бы такие «крепости» делали 150 артистов, тогда бы в этом был толк, а так получается…

ИГ: Ничего подобного. У меня тут недавно был проект — «Две звезды». Такое караоке на «Первом канале», где все под оркестр поют чужие песни, и жюри ставит оценки. Моей партнершей была Люба Успенская, чудесная женщина, которую я любил и до этого проекта. Мы подружились, и я пригласил ее к себе на концерт в «16 Тонн». А теперь она объявила аудишн музыкантов в свой бэнд и собирается записывать новую пластинку там, где я это делал — в Лондоне. По-моему, это очень круто — повлиять на человека, у которого в жизни все в порядке с деньгами и славой, и ей, в общем-то, ничего больше не нужно. Кто-то должен начать менять здесь ситуацию с музыкой.

ИЛ: Я недавно прочитал в интернете, что Лайма Вайкуле пела на своем концерте песню «Утекай». Какой пассаж! На самом деле, хорошо все, что двигает механизм. Эти музыканты, которые будут с Успенской в казино петь про кабриолет, заработают денег, смогут купить оборудование и творить музыку будущего. Из своего американского опыта я знаю, что 90 процентов артистов так и живут.

Billboard: Кстати, вы уже выпускаете вторую пластинку на Западе. Чего вы этим хотите добиться?

ИЛ: Когда тебе приходит мысль создать рок-группу, какую цель ты преследуешь? «Я стану величайшей рок-группой на Земле!» Все очень просто.

Billboard: А результат какой-то уже есть? Вас там стали слушать, узнавать? Для чего нужна Германия и Англия, если у вас есть целая Россия?

ИЛ: Конечно, тут такие благодарные зрители, они будут петь со мной мои песни до утра! Доплачивать по пять раз за ночь. Платить больше, чем за десяток туров в Германии. Но вот есть ощущение, что где-то еще есть точно такие же люди. Поэтому я еду и в Якутск, и в Братск, и в Магадан, и в Гамбург!

Billboard: Но если вспомнить русские группы на Западе, то единственный коллектив, у которого был успех, это t.A.T.u.

ИЛ:Сейчас бесполезно рассуждать о русских группах на Западе, потому что это вообще не предмет для разговора. Например, Игорь может себе позволить записать в Лондоне альбом за сумму, равную той, какую Sony или Warner выделяют на запись артисту мирового уровня. Но в отличие от такого артиста, у Игоря нет рынка. И вот он сидит здесь и пытается понять: сколько в России осталось тех, кто способен купить его диск. Именно поэтому я тебя и спрашиваю, зачем тебе зарабатывать деньги музыкой? Ты — обеспеченный человек, раз потратил сотню тысяч фунтов на альбом.

ИГ: А ты? Ты уже миллионер?

ИЛ: В рублевом эквиваленте — да.

ИГ: А в долларовом?

ИЛ: Наверное, нет. Вот дом сейчас на Новой Риге пытаюсь продать. Если продам, то стану миллионером.

ИГ: Зачем тебе продавать дом? Не хватает денег?

ИЛ: Хочу построить экологический дом на юге Приморья. Подальше от всех, куда можно будет добраться только на яхте.

Billboard: Откуда этот мизантропический настрой и желание уехать на дальний остров?

ИЛ: Скорее, это желание абстрагироваться от вещей и людей, с которыми пора прекратить считаться.

ИГ: Это ваше общее непреодолимое желание оседлости кажется мне невыносимо скучным. Построить дом, нарожать детей… Черт побери, лично я не хочу ничем владеть и ничего после себя оставлять. Мне нужны деньги для того, чтобы хватало на скитания по белу свету и чтоб не умереть в канаве нищим. Вот и все.

ИЛ: Я тебе дам совет. Вставь свою композицию в какой-нибудь сериал. Радио ты не пробьешь, наши песни там тоже давно не крутят. Кино или лучше сериал… Представь, что каждый вечер твоя песня звучит на титрах. Какое на фиг радио!

ИГ: Надеюсь, альбом изменит ситуацию.

ИЛ: Да что такое выход альбома сейчас?! Разве что подарить другу экземпляр…

ИГ: В моем случае альбом покажет всю картину. В твоем случае по двум-трем песням все было понятно с вашей музыкой. В моем случае — непонятно, поэтому мне важно иметь альбом. Это как по камешкам разных цветов — не ясно, какой будет общая мозаика. Еще нужны опинионмейкеры, которые скажут дуракам, что моя музыка — это круто.

ИЛ: А ты знаешь, почему их сейчас нет? Потому что ты бросил журнал «ОМ»! Ты был бы на сегодняшний день самым главным опинионмейкером, которому бы все доверяли! Ты тут называл Пугачеву преступницей, а сам своим штрейкбрехерством способствовал тому, что появились не те опинионмейкеры, каких нам всем хотелось бы.

Billboard: Вот вы — люди почти одного возраста. Скажите, были ли вы счастливее в те времена, когда начинали, или сейчас?

ИГ: Да, я был счастливее тогда. Потому что я был моложе, и все вокруг казалось ярче и острее. Меня бесят те, кто говорит, что после сорока чувствует себя счастливее, чем в молодости. Какие-то глупые эти люди…

ИЛ: А я сейчас счастливый. Я сейчас намного счастливей!

ИГ: Потому что ты, Илья, стал буржуином. Мне, например, в 90-е жилось веселее еще и потому, что жизнь была действительно веселее. Только не говорите, что я по-старчески ворчу. Даже прекрасный и развеселый Лондон уже не тот, что был, скажем, семь лет назад, когда мы снимали тебя с Антоном Корбейном для обложки «ОМа».

ИЛ: Мы недавно играли в Лондоне на корпоративе, и в три часа ночи я возвращался в гостиницу по улице, где ходил в 94-м, когда приехал туда работать. Это была очень красивая улица с магазинами, витрины которых я тогда рассматривал, как произведения искусства. А сейчас здесь валяются пьяные, блюющие люди, один орет на арабском, раздаются крики на русском, женщины падают с каблуков и ругаются по-польски. Тут думаешь: «Где я?..» Вообще, нечего жаловаться — веселее или тоскливее. Какой мир ты выбрал, такой и выбрал.

ИГ: Я этот мир не выбирал. Меня даже никто не спрашивал, хотел ли я вообще в нем родиться.

Billboard: Насколько я знаю, вы не особенно жалуете нынешнее поколение…

ИГ: Очень скучное, безыдейное поколение, да.

ИЛ: Не за что зацепиться… Даже на митинг они выходят как-то не творчески.

Billboard: Вы оба всегда были аполитичны?

ИЛ: Меня это особенно никогда не задевало. У меня довольно практичные взгляды на вещи. Если ты чего-то не можешь делать — не берись. Хочешь делать хорошо — научись. А все эти пустые разговоры мне не интересны.

Billboard: Игорь, ваш новый ролик «Бестолковая любовь». Его ведь многие восприняли как политический…

ИГ: Это мое высказывание по поводу того, о чем я последнее время говорю — мне ситуация с протестами напоминает все это недовольство молодежи 60-х. Поэтому я включил в видео кадры майских событий 68-го года в Париже.

ИЛ: Я этих политических передряг не понимаю: мне кажется, что это все равно какой-то бизнес. Есть еще другая фигня — вот эти люди, которые возглавляют оппозицию. Если б они были все такие хорошие и симпатичные мне лично, может, я бы и поверил… К каждому из них у меня много претензий. В чем-то они хороши, но мы никогда не стали бы друзьями. Я уважаю Троицкого за его музыкальный вкус, а в политическом плане ему не доверяю. Не вижу ни одного лидера, за которого голосовал бы. Хочется человека искреннего. Ко всему можно относиться по-разному, но все сводится к тому, чтобы каждый сделал свою жизнь интересной для себя.

Billboard: А как сделать так, чтобы наша общая жизнь была интересной?

ИЛ: Если жизнь каждого будет интересна, то и общая тоже станет интересной.


Благодарим за помощь в организации съемок ресторан Bistrot Москва, Б. Саввинский пер., д. 12, стр. 2