Лидер группы «Мумий Тролль» Илья Лагутенко: «В стране нездоровый психоз вокруг „Евровидения“ — Новые Известия

Лидер группы «Мумий Тролль» Илья Лагутенко: «В стране нездоровый психоз вокруг „Евровидения“

Сегодня главному „троллю“ страны исполняется 40 лет. Дата, которую праздновать не принято, вероятно, удивит тех, кто не следит за биографическими данными отечественных музыкантов: всероссийская слава к ЛАГУТЕНКО пришла позже, чем обычно – без малого в тридцать, а выглядел он всегда моложе своих лет. На днях Илья во второй раз стал отцом – у него родилась дочь. Так что забот накануне юбилея у одного из самых влиятельных отечественных музыкантов было немало. Тем не менее, он уделил время для интервью „Новым Известиям“.

– Илья, вы уже стали, если можно так сказать, матерым музыкантом. Вам 40, вашей активной профессиональной деятельности – второй десяток. Чем вы объясняете себе тот факт, что вы попали и остаетесь на вершине музыкального айсберга? Ведь когда-то с теми же песнями вы просто сидели с друзьями на владивостокской кухне…
– Мы никогда не думали, что можем быть интересны такому громадному количеству людей. Может быть, просто это случилось в нужном месте и в нужный час? Некая способность появляться вовремя?.. А, может быть, просто звезды так расположились на небе. Наконец – судьба. Как пел Вахтанг Кикабидзе, „мои года – мое богатство“. Мое богатство – мой рок-н-ролл. Хотя за последний десяток лет существования группы „Мумий Тролль“ сама страна стала другой, люди и возможности стали другими. Я, например, о каких-то вещах, быть может, мечтал, но в жизни не предполагал, что они могут воплотиться в реальность.

– Многие говорили и говорят о „новой волне“ рок-музыки конца 90-х – Земфира, „Ночные снайперы“, „Мумий Тролль“. По-вашему, эта плеяда – действительно совершенно особое музыкальное явление?
– Думаю, что только время расставит свои окончательные акценты. Все, чем мы сегодня занимаемся, во многом происходит в шутку. Шутка из серии „Сегодня мы изобрели рокапопс“. А это действительно была такая большая шутка. Я сказал: „Чтобы прекратить бестолковую войну мнений о том, какую музыку мы играем – рок или поп – давайте введем новый термин „рокапопс“. Я тогда поспорил с друзьями, сказал им: „Вот посмотрите, пройдет несколько месяцев – все будут об этом говорить, а через год рокапопс вообще признают историческим явлением“. Когда через год после этого я читал серьезную статью в „Литературной газете“ с какой-то критикой в адрес „этого“ поэта Лагутенко и его рокапопса, на мои глаза накатывались слезы умиления. Так что шутка вполне может стать вполне серьезной, обсуждаемой вещью, и это лишний раз подтверждает, что автор к своим музыкальным произведениям должен относиться отвлеченно и с долей юмора. Это касается и искусства вообще. И не нужно воспринимать близко к сердцу ни оголтелую критику, ни идолопоклонничество. С этим опасно заигрывать, потому что можно плохо закончить. Когда мне говорят, что „Мумий Тролль“ изменил ход музыкальной истории России, я, конечно, говорю „спасибо“, мне приятно это слышать, но я это тоже воспринимаю как некую шутку или, в крайнем случае, параллельную реальность. Не исключаю, конечно, что был какой-то анализ и не на пустом месте все это придумано, но я совсем не расписываюсь в том, что являюсь гуру 90-х.

– И часто вы шутите с населением так, как с „рокапопсом“?
– Да, шуткую, конечно, но я понимаю, что где-то должен быть предел. Ведь вот когда переходишь государственную границу, то совсем не нужно говорить пограничнику, что в твоем чемодане три килограмма икон. Иногда это плохо заканчивается, есть примеры. Мы как-то переезжали через границу, и моего приятеля спросили, есть ли у него какие-то запрещенные вещи. И он решил, что шутку про три килограмма икон может себе позволить. Это стоило ему суток, проведенных под стражей в милиции, пока весь его багаж и вообще весь наш багаж не проверили, не обнюхали, не расшили все, что можно было расшить. Вот такая контрабанда. Может быть, в какой-то мере именно эта история и легла в основу песни „Контрабанда“, потому что, кроме улыбок, от этого приключения у нас ничего больше не осталось.

– Вы очень много путешествуете по миру и, кажется, везде хорошо себя чувствуете. Вы космополит?
– Дальние моря и страны манили с детства, была жажда другой жизни. Как и о рок-музыке, об этой жизни мы узнавали из разговоров, слухов, книг, еще когда играли в пластмассовых буденновцев (оловянных солдатиков у меня не было). Но все это было из такой области фантастики, что этот недостижимый мир хотелось себе в голове придумать. И поэтому мне очень интересно быть сегодня в Латвии, где есть свои прелести и противоречия, а завтра-послезавтра в Москве или в своем любимом Владивостоке, который производит впечатление самой застывшей и, наверное, совсем не меняющейся точки на карте мира за последние двадцать лет.

– Но записываться вы ездите непременно в Лос-Анджелес, как это было с последним альбомом, или на худой конец в Лондон…
– Нет, совсем не обязательно ехать так далеко, и мы нередко записываем песни у себя в подмосковном подвале. Но при этом я часто называю это место подмосковным Узбекистаном…

– Узбекистаном?!.
– Соседи у нас такие, что больше это похоже на Узбекистан.

– В будущем году Россия примет „Евровидение“. Вы, как участник этого конкурса 2001 года, что можете сказать по этому поводу?
– Наконец-то!.. Хотя, если уж серьезно, у меня есть ощущение, что в последние несколько лет в нашей стране был абсолютно нездоровый психоз вокруг «Евровидения“. А ведь это всего лишь такая занимательная телепередача с большой зрительской аудиторией, и не более того. «Евровидение», КВН, Comedy Club и демонстрация 1 Мая, которую показывали по телевизору двадцать лет назад, для меня это в принципе одного поля ягоды.

– Но для артиста…
– А для артиста это весьма лимитированное, ограничивающее в творческом плане мероприятие. Викторина. И особенно последняя часть с этими голосованиями разных стран – все это сильно преувеличивает то, что мы видим. Мы-то вот в 2001 году еще застали чуть-чуть другую систему подсчета голосов. И конечно, повезло нам быть в городе Копенгагене – очень компактном, дружелюбном к туристам, с замечательными людьми и местами досуга. Копенгаген вообще оставил в нашей жизни неизгладимый положительный след. А благодаря нашему выступлению по телевидению мы расширили круг наших поклонников: кроме российских, сразу появились и скандинавские. Их заинтересовала просто наша песня, и теперь они все эти годы следят за нашим творчеством. Что касается того, что наконец-то этот конкурс будет в России, то после Таллина, Киева и Сербии как-то уже не тот эффект будет… Потерян какой-то размах, что ли. Вообще я считаю, что «Евровидение» надо было делать в Сочи.

– Предлагали и Сочи…

– Кто-то предлагал, да. И я считаю, что это была очень правильная идея. Потому что это более компактный город, а май – еще не самый курортный месяц, – так вот лишний раз привлекли бы людей, лишняя репетиция массового мероприятия перед Олимпиадой. Может быть, в Москве ждут толпу фанов?.. Так это неправильно, потому что «Евровидение» не футбол, на который съезжаются миллионы. В основном приезжают те, кто связан с подготовкой конкурса. Так что вряд ли мы увидим десятки тысяч преданных поклонников этого конкурса. К тому же Москва – город с бешеным ритмом, разбродом, город для амбициозных одиночек, город-дрель. По-моему, он не создан для успокаивающих положительных эмоций.

КОНСТАНТИН БАКАНОВ

Прислано: Elis